Елена Павлова - Ряд случайных чисел [СИ]

— Пойдем, Лягушонок, — тяжелая рука Грома легла Квали на плечо. Эльф отчаянно замотал головой. Ведь это все, да? Это все, а ему так много нужно было сказать Большому, так много всего, а теперь он уже не успеет, потому что это все, Лайма больше не будет никогда, и никто уже не скажет ему «забей», а иногда это так нужно…

— Дай им попрощаться, дурень! — наклонился к его уху Гром. Да, да, наверно, Гром прав, а Квали… Квали спрятал лицо у Лайма в ладони, всхлипнул, поднял голову.

— Я никогда тебя не забуду! — прошептал он, борясь с рыданиями. — Я очень тебя люблю, спасибо тебе, я… — он задохнулся, встал и пошел прочь, цепляясь за Грома. Он ничего не видел от слез, спотыкался и чуть не упал, и Гром взял его на руки. Санни понуро брел следом. На уже пустой и чистой поляне светился контур портала Детей Жнеца, но видно никого не было. Они уселись на бревно, Гром так и не отпустил эльфа, держал его на коленях и гладил по голове, как маленького.

— Ну почему, Санни, почему? — ревел Квали. — Вы же маги, вас же трое, ну почему?

— Это Щит, Лягушонок. Ему попало ниже пояса, там внутри один сплошной синяк, все кости в кашу, все сосуды полопались. Удивительно, как он не умер от болевого шока. Эта дрянь была запрещена практически сразу после изобретения, даже ваше Созидание бессильно, единственное, что может спасти — поднять во Жнеце. Но он не хочет. А маги здесь… — он безнадежно махнул рукой. — Тут не три, а триста три не справятся. Мы же маги, а не боги! Все, что могли — это обезболить. Он не страдает, мужики полностью выложились, и я тоже. Но это все, что можно было сделать. Они сомневались сначала — такое обезболивание само по себе может убить, но он все равно безнадежен, — Санни говорил мертвым деревянным голосом. Как он ненавидел это чувство бессилия! Именно из-за этого он всеми правдами и неправдами пролез в школу магии и сумел, выучился — и вот опять! Опять умирает дорогой ему человек, а он опять ничего не может сделать! Какой смысл был в его обучении, если в результате он все равно ничего не может? Не может именно того, что нужно? Да шла бы вся эта магия…

— Ему совсем… не больно? — всхлипнул Квали. Санни молча покачал головой.

— Лайм! — Дон бросился на землю рядом с Лаймом, провел пальцами по его щеке. — Пожалуйста! Передумай!

— Нет, — на лице умирающего расцвела шальная улыбка. — Лучше укуси! Сдохну… и не узнает… никто!

— Ла-айм! — Дон зажмурился и застонал. — Ты сволочь, ты знаешь это?

Лайм засмеялся, закашлялся, опять засмеялся.

— Чуть не забыл. Сунь руку. В карман. На груди. — Дон неловко встал на четвереньки, полез, достал сплетенный из волос браслет с замочком, охнув, зажал его в кулаке. — Ты любишь. Косички. Нравится? — Лайм улыбался. — Ну куси. Не жмоться! Обидно же. Так и не узнаю. Как оно. Бывает. Просьба. Умирающего. Ты не можешь. Отказать. Подловил. Я тебя?

Донни взял его за руку и, глядя в глаза, проколол клыками край ладони. Он действительно не мог отказать. Через минуту глаза Лайма удивленно расширились.

— Дон! Зараза! А раньше. Не мог? Кайф какой! — Лайм сиял, Дона трясло от яростного утробного рычания.

— Лайм! Меня не жалко — Лягушонка пожалей! Не оставляй нас!

— Нет. Я устал. Не обижайся. Носи браслет. Я всегда. Буду с тобой. И спасибо. Тебе… — глаза его вдруг остекленели, улыбка превратилась в оскал. В первый момент Дон не понял и ждал продолжения фразы. Потом саданул по земле кулаком, откинул голову и страшно завыл, оскалив клыки.

Хриплый протяжный вой, полный безысходной тоски и отчаяния заставил вздрогнуть троих на поляне.

— Все, — прошептал Санни, роняя лицо в ладони. Через некоторое время из кустов вышел Дон с телом Лайма на руках. Оно обвисало неправильно, будто было совсем бескостным, норовило выскользнуть. Гром шагнул было — помочь, но Дон поднял на него абсолютно мертвые, абсолютно белые глаза с вертикальной чертой зрачка, и Гром споткнулся об этот взгляд. Дон с ношей прошел в портал, остальные последовали за ним. Портал погас, и только следы гари и неприятные, совсем не лесные запахи напоминали теперь о разыгравшейся здесь трагедии. Запахи смоет ближайший дождь, потом выпадет снег, потом он растает, на местах, где пролилась кровь, вырастет густая, гуще чем вокруг, и гораздо более зеленая трава, гарь зарастет кипреем — не останется ничего. Ничего.

Вечером Санни, Гром и Квали молча мрачно напились в дым в Казарме. В домик не пошли — было слишком тяжело на душе, казенщина Казармы почему-то действовала успокаивающе. Донни, сдав тело Лайма, ушел от Детей Жнеца в неизвестном направлении, и так и не появился. Утром, слегка придя в себя, Санни накинул на эльфа успокаивающее заклинание, выдал ему фляжку с успокаивающе-тонизирующей микстурой на спирту, и Квали отправился оформлять документы для похорон. Это заняло весь день. У Лаймона обнаружилась куча родственников, отец — спокойный ординар, и мать — выцветшая, блеклая и печальная эльфа. Со всеми пришлось что-то утрясать, обговаривать…

Под вечер он заглянул домой. Отец был в кабинете.

— Здравствуй, пап! — Квали был серьезен и печален.

— Здравствуй, сын. Что-то случилось?

— Да так… всякое…

— Ну, садись, рассказывай! Ты голодный?

— Да нет, я так, на минутку… — Квали вздохнул, глядя на отца с каким-то странным выражением на лице.

— Подожди, ты что — пьян? — Риан унюхал микстуру Санни и разгневался. — Это еще что такое? Это так ты службу в Короне понимаешь? Тебе жить скучно, взысканий захотелось? Тебе мало самоубийственных эскапад — ты еще и квасить будешь? Что молчишь?

Квали покорно выслушал нагоняй, переминаясь с ноги на ногу.

— Пап… Я зашел тебе сказать… — Квали вздохнул, отец слушал. Он всегда выслушивал ответы на свои вопросы, какой бы бред ему ни несли, он умел даже из бреда получить информацию — и не всегда ту, что ему хотели сообщить. — Пап, знаешь… Я тебя очень люблю, — сын как-то криво, виновато улыбнулся, дернул плечом. — Вот. Я подумал — может, ты не знаешь — и зашел сказать. Вдруг ты не знаешь… — он опять дернул плечом, кивнул и вышел прежде, чем Риан нашелся с ответом. Ой-ой! У мальчика что-то случилось! Отчет был небрежно сметен в ящик стола, из груды бумаг появилась красная папка с личным докладом Замка, под чьим началом находилась Рука дэ Вэйт. Что у них стряслось? Принц-на-Троне, Большой Кулак Дэмин Риан на-райе Стэн на-фэйери Лив тоже любил своего младшего сына.

— Лья! Почему? Почему он отказался? И почему мне так плохо? Мне никогда не было так плохо, даже когда тебя в ящике держали! Я ведь вампир, ты говорила, что нам все по фигу — почему же я внутри умираю, Лья? Ты говорила, вампиры переживать не умеют — тогда почему мне так плохо? Почему он не захотел? Ему на меня плевать все время было? За что он так со мной? Я сам себя боюсь — мне всех убить хочется! Всех! Твари! Ненавижу! — Донни был страшен. Кожа утратила мраморную белизну, стала серой и даже, похоже, шелушилась, радужка в глазах исчезла — белые бельма с черной щелью зрачка, клыки оскалены в постоянном рычании. Таким он к ней вчера и пришел. Ничего не объясняя, заперся в тренажерном зале и изрубил все мечом в капусту — стены, тренажеры, подоконники. Знала бы — заперла бы в дровяной сарай, глядишь, польза была бы. Ей с большим трудом удалось уговорить его открыть дверь, никто другой, наверно, и не смог бы, а она все-таки его мать во Жнеце — послушался. Она споила его до бесчувствия, ночь он проспал. Сегодня ему уже лучше — он заговорил. Ничего, отойдет. Выговорится и отойдет, она по себе знает.